— Вот, — говорит, — я пашу землю, у меня работа тяжелая, а ты в доме сидишь, ничего не делаешь.
А она ему:
— Ну что ж, давай поменяемся: я пахать поеду, а ты дома оставайся, тут дела немного, ты и отдохнешь.
Так и сделали: она в поле поехала, а старика дома оставила. А дела дала ему совсем немного: хлеб испечь, масло сбить да курицу с цыплятами покараулить. Вот и все, всего три дела.
Остался старик дома. Хочется ему поскорее все дела переделать. Вот он всех цыплят на одну ниточку к курице привязал, чтобы коршун не утащил, хлеб замесил, печку истопил, тесто в печку поставил, а сам сел масло сбивать.
Бьет, бьет масло, вдруг слышит — курица кричит.
Выбежал, видит — понес коршун всех цыплят вместе с курицей. Они ведь к ней привязаны! Думает старик: «Все равно далеко не улетит с такой тяжестью, где-нибудь сядет». Привязал маслобойку на спину и за коршуном. «Пока бегаю, масло-то и взболтается, собьется. Два дела сделаю — и коршуна догоню, и масло собью».
Бегал старик за коршуном, бегал, споткнулся да упал. Маслобойка разбилась, сметана по земле растеклась. И цыплят не отнял, и сметану пролил. Вот тебе и два дела сразу!
Что ж — надо домой идти.
Вернулся домой — надо хлеб вынимать. Глянул в печку — а хлеб-то уж уголь углем! Сгорел.
Вот тебе и нахозяйничал: цыплят коршун утащил, сметану пролил, хлеб пожег. Плохие дела. Жена придет — что ей сказать? И надумал старик: «Хоть новых цыплят до нее высижу, все меньше ругани будет».
Наложил в корзинку яиц, залез на сеновал и давай цыплят высиживать. «Ко-ко... Ко-ко-ко-о...» — клохчет.
Вот вернулась старикова жена с поля, стала лошадь выпрягать, а сама думает: «Что это старик плохо встречает? Хоть бы лошадь выпрячь помог». Зашла в избу — никого нет, в печке — хлеб сгоревший.
Спустилась во двор, слышит — кто-то кудахчет на сеновале. Да так бодро, заливисто. Полезла, а это старик на яйцах сидит — высиживает.
Стащила она его оттуда, давай расспрашивать:
— Ну говори, что дома делал?
Стал старик рассказывать. И тут уж старикова жена и сама увидела, что у мужа ничего с домашними делами не получилось.
И все у них пошло, как и прежде: старик пашет, а старуха дома управляется. Только с тех пор перестал старик жену за безделье ругать.
А она ему:
— Ну что ж, давай поменяемся: я пахать поеду, а ты дома оставайся, тут дела немного, ты и отдохнешь.
Так и сделали: она в поле поехала, а старика дома оставила. А дела дала ему совсем немного: хлеб испечь, масло сбить да курицу с цыплятами покараулить. Вот и все, всего три дела.
Остался старик дома. Хочется ему поскорее все дела переделать. Вот он всех цыплят на одну ниточку к курице привязал, чтобы коршун не утащил, хлеб замесил, печку истопил, тесто в печку поставил, а сам сел масло сбивать.
Бьет, бьет масло, вдруг слышит — курица кричит.
Выбежал, видит — понес коршун всех цыплят вместе с курицей. Они ведь к ней привязаны! Думает старик: «Все равно далеко не улетит с такой тяжестью, где-нибудь сядет». Привязал маслобойку на спину и за коршуном. «Пока бегаю, масло-то и взболтается, собьется. Два дела сделаю — и коршуна догоню, и масло собью».
Бегал старик за коршуном, бегал, споткнулся да упал. Маслобойка разбилась, сметана по земле растеклась. И цыплят не отнял, и сметану пролил. Вот тебе и два дела сразу!
Что ж — надо домой идти.
Вернулся домой — надо хлеб вынимать. Глянул в печку — а хлеб-то уж уголь углем! Сгорел.
Вот тебе и нахозяйничал: цыплят коршун утащил, сметану пролил, хлеб пожег. Плохие дела. Жена придет — что ей сказать? И надумал старик: «Хоть новых цыплят до нее высижу, все меньше ругани будет».
Наложил в корзинку яиц, залез на сеновал и давай цыплят высиживать. «Ко-ко... Ко-ко-ко-о...» — клохчет.
Вот вернулась старикова жена с поля, стала лошадь выпрягать, а сама думает: «Что это старик плохо встречает? Хоть бы лошадь выпрячь помог». Зашла в избу — никого нет, в печке — хлеб сгоревший.
Спустилась во двор, слышит — кто-то кудахчет на сеновале. Да так бодро, заливисто. Полезла, а это старик на яйцах сидит — высиживает.
Стащила она его оттуда, давай расспрашивать:
— Ну говори, что дома делал?
Стал старик рассказывать. И тут уж старикова жена и сама увидела, что у мужа ничего с домашними делами не получилось.
И все у них пошло, как и прежде: старик пашет, а старуха дома управляется. Только с тех пор перестал старик жену за безделье ругать.