Растужился, расплакался серенький зайка, под кустиком сидючи; плачет, приговаривает: «Нет на свете доли хуже моей, серенького зайки! И кто только не точит зубов на меня? Охотники, собаки, волк, лиса и хищная птица: кривоносый ястреб, пучеглазая сова. Даже глупая ворона и та таскает своими кривыми лапами моих милых детушек — сереньких зайчат. Отовсюду грозит мне беда; а защищаться-то нечем: лазить на дерево, как белка, я не могу; рыть нор, как кролик, не умею. Правда, зубки мои исправно грызут капустку и кору гложут, да укусить смелости не хватает. Бегать я-таки мастер и прыгаю недурно. Но хорошо, если придётся бежать по ровному полю или на гору, а как под гору, то и пойдёшь кувырком через голову: передние ноги не доросли. Всё бы ещё можно жить на свете, если б не трусость негодная. Заслышишь шорох, уши подымутся, сердчишко забьётся, невзвидишь света, выпрыгнешь из куста — да и угодишь прямо в капкан или охотнику под ноги. Ох, плохо мне, серенькому зайке! Хитришь, по кустикам прячешься, по закочкам слоняешься, следы путаешь. А рано или поздно беды не миновать: и потащит меня кухарка на кухню за длинные уши. Одно только и есть у меня утешение, что хвостик коротенький: собаке схватить не за что. Будь у меня такой хвостище, как у лисицы, куда бы мне с ним деваться? Тогда бы, кажется, пошёл и утопился».